Пронзительная тонкость японской живописи

Японская живопись так же необычна, как и японская поэзия. Подобно сочинителям танки или хокку, мастера кисти Страны восходящего солнца отличались умением передать тонкое наслаждение неприметным мгновением повседнев­ности, показать с неожиданной стороны привычный взгляду мир, обозначить глубинную связь человека с природой.

Скажем, знаменитый художник Кацусика Хокусай (1760-1849) прославился своим умением при­внести масштабность даже в самые незамысловатые сюжеты. Например, в гравюре «Вид горы Фудзи за цистерной» гора, отодвинутая на задний план, но гармонично «вписывающаяся» в строительные леса на переднем плане, придает обобщенно-монументальный смысл повседнев­ному человеческому труду. Священной Фудзи Хокусай посвятил один из лучших своих циклов — «36 видов горы Фудзи», в котором запечатлел лю­бимейшую гору японцев во всем богатстве ее из­менчивой красоты и блеске ее неизменного вели­чия. И хотя Хокусай часто изображал Фудзи всего лишь как ненавязчивый фон будничных хлопот, с ней, как с главной, вечной и совершенной меркой, соизмеряется на его картинах человеческая жизнь.

В то время как представители западной класси­ческой живописи стремились создать законченное произведение искусства, которое бы заключало в себе их идеал красоты, японские художники изо­бражали намеренно «неполные» картины, содер­жащие легкий намек на мудрость бытия. Зритель должен был уловить и собственными усилиями расшифровать этот намек. Поэтому зрительская фантазия является важным компонентом японских картин. Эта особенность ярко проявилась в твор­честве другого известного художника Страны вос­ходящего солнца — Андо Хиросигэ (1797—1858). Характерным примером тому может служить его гравюра «Ирисы в Хорикири». Материал с сайта //iEssay.ru

«Передний план картины преподносится на­столько близко, насколько это возможно. Человеку, рассматривающему данную картину, кажется, будто он сам находится среди обилия цветов и наблюдает за их буйным ростом и цветением с противополож­ного берега реки: более того, у зрителя возникает такое чувство, словно он сам растет вместе с ири­сами, изображенными художником. Сам пейзаж играет лишь незначительную роль в композиции, представляя собой почти безжизненный, маловы­разительный фон» (из книги «Хиросигэ»)