Судьба интеллигенции — судьба России (сочинение-рассуждение о роли интеллигенции в революции)

Во время первой русской революции М. Горький сказал: «Русская интеллигенция — лучшая в мире». Так ли было на самом деле? Стоит ли сходу соглашаться с великим русским писателем? Не слишком ли оптимистично гово­рил он, особенно учитывая время?

За полвека до Горького другой классик русской лите­ратуры Герцен констатировал весьма красноречивый факт: мещанство, от которого отдельные личности спасаются в благородстве высшей культуры, захватило в Европе обще­ственность. Относительно России писатель заявил тогда: «В нашей жизни в самом деле есть что-то безумное, но нет ничего пошлого, ничего мещанского».

Известно, что источником всякого мещанства является идиллическое благополучие. Сущности идиллии противопо­ложна трагедия, которая — источник благородства. Жизнь же русской интеллигенции, как следует из классической русской литературы, является сплошной трагедией, пол­ным неблагополучием. Потому что ни у кого в мире не было более безвыходного положения, чем у русской интелли­генции — между гнетом самодержавного строя сверху и гнетом непонимающей темной народной стихии снизу.

Всмотритесь в образы русской классики, и вы непре­менно увидите молодого человека, бедно одетого, с тонки­ми чертами лица, убийцу старухи-процентщицы, подража­теля Наполеона, недоучившегося студента Родиона Рас­кольникова. Или студента медицины, который ловко пре­парирует скальпелем живых лягушек и мертвых фило­софов, с разбойничьей удалью проповедует вульгарного материалиста Бюхнера-Базарова. Можно вспомнить стыдливого, как девушка, послушника, краснощекого ре­алиста, раннего человеколюбца Алешу Карамазова и его брата Ивана — раннего человеконенавистника с глубокой совестью. А в темной глубине, среди громов и молний Се­натской площади, едва различимые силуэты с человече­скими чертами — первые пророки русской свободы. И не­случайно они под Медным Всадником, попирающим серую гранитную глыбу.

Они не мещане, не чернь. Они те, для кого политика — пьянящая страсть, «огнь поядающий», на котором воля раскаляется добела и закаляется как сталь.

В «Рыцаре на час» Н. Некрасов как бы предвидит, что лишь тогда, когда до конца свершится «великое дело люб­ви» и закончится освободительное движение, начатое ими, только тогда Россия поймет и осознает, что эти люди сде­лали и чего они стоили.

Они — русская интеллигенция, созданная Петром I вме­сте с новой Россией. Вот почему они под Медным Всад­ником. Ведь именно Петр был первым русским интелли­гентом.

«Страшно свободен духом русский человек», — гово­рит Ф. Достоевский, указывая при этом на Петра I. В этой страшной свободе духа, в особенности порывать с бытом, историей, сжигая свои корабли во имя неизвестного буду­щего, и заключается одно из самых глубоких отличий рус­ского духа от всякого прочего. Русского трудно сдвинуть с места. Но когда это удается, то он доходит до крайнос­ти во всем — в добре и зле, истине и лжи, мудрости и безумии. Намек на эту глубинную крайность в характере русского мужика есть у Л. Толстого. В романе «Война и мир» показательными сценами являются ропот крестьян в селе Богучарово вскоре после смерти старого князя Болконско­го, а также разговор Денисова с Тихоном Щербатым.

А. Пушкин сравнивал Петра с Робеспьером, а в пет­ровских преобразованиях видел «революцию сверху», «бе­лый террор». И если вдуматься, то нельзя не согласиться, что Петр не только первый русский интеллигент, но и первый русский нигилист. Разве не так называются ко­щунства «протодиакона всешутейшего синода» над вели­чайшими народными святынями? И ведь такой нигилизм более смелый и опасный, чем нигилизм Писарева в поно­шении Пушкина. Материал с сайта //iEssay.ru

Так вот и развивалась, начиная с петровского времени, русская интеллигенция, пока не породила великого Хама. Д. Мережковский во время революции 1905 г. написал ши­роко известную статью «Грядущий Хам», в которой по сути предсказал, по каким путям будет развиваться Рос­сия в ближайшем будущем. В той же статье дается совет нам, нынешнему поколению россиян: «Ни религия без об­щественности, ни общественность без религии, а только религиозная общественность спасет Россию.

И прежде всего должно пробудиться религиозно-общественное сознание там, где есть уже сознательная обще­ственность и бессознательная религиозность, — в русской интеллигенции, которая не только по имени, но и по существу своему должна сделаться интеллигенцией, то есть воплощением интеллекта, разума, сознания России».