Образ революционера в отечественной литературе (Исследование революционных преобразований Петра Великого: революция сверху)

Русская литература знает немало образов революционе­ров — от декабристов до большевиков. Но над всеми эти­ми образами возвышается фигура первого российского импе­ратора Петра Великого, прозванного Преобразователем.

Еще у современников было смешанное отношение к Пет­ру. Одни называли его «земным богом», другие видели в нем «антихриста», «людомора», «басурмана». Почему и за что одни прославляли русского царя, а другие слали ему непрестанные проклятия? Наверное, именно на этот во­прос отвечал Ф. Достоевский, который сказал о Петре I: «Страшно свободен духом русский человек».

Кем же на самом деле был российский император — «земным богом» или «антихристом»? Если последним эпи­тетом его наградили за преобразования, так они были на­чаты еще отцом Петра — царем Алексеем Михайловичем. Русский историк В. Ключевский так и говорит об этом царе, что «одной ногой он еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении».

К образу Петра Великого обращались многие писатели. Но вернее всего его постиг и раскрыл гений А. Пушкина. В книге воспоминаний А. Смироновой приводятся такие слова поэта: «Во все времена были избранные, предво­дители; это восходит до Ноя и Авраама… Разумная воля единиц или меньшинства управляла человечеством. В мас­се воли разъединены, и тот, кто овладеет ею, сольет их воедино». Поэтому и слово «демократия» поэт воспринимал как бессодержательное и лишенное почвы. Он считал, что неравенство — закон природы. По его убеждению, это доказывают и разнообразие духовных и физических способ­ностей среди людей, и отсутствие однообразия в природе.

И в человеческой истории он видит лишь имена отдель­ных героев. Пушкин говорит: «Чтоб убить Цезаря, нужны были только Брут и Кассий; чтоб убить Тарквиния, было достаточно одного Брута. Для преобразовании России хва­тило сил одного Петра Великого. Наполеон без всякой по­мощи обуздал остатки революции. Единицы совершали все великие дела в истории…».

Беспощадную волю Петра Великого, его революцион­ный порыв Пушкин воспринимает как явление чисто рус­ское, народное, бунтарское. Такой же, какой была она в Пугачеве и Дубровском. В Петре он открыл полное исто­рическое воплощение той дохристианской идеи могуще­ства русских богатырей, которое выражал сам в своих сти­хах. Поэт говорил: «Я утверждаю, что Петр был архирус­ским человеком, несмотря на то, что сбрил свою бороду и надел голландское платье». В другом месте он сказал: «Я роюсь в архивах, там ужасные вещи, действительно много было пролито крови, но уж рок велит варварам проливать ее, и история всего человечества залита кро­вью, начиная от Каина и до наших дней… Петр был рево­люционер-гигант, но это гений, каких нет».

Пушкин воспринимает Петра как вестника могущества русского народа, неведомого миру, и одного из величай­ших мировых гениев. В «Полтаве» Петр появляется как былинный русский богатырь, как божество войны:

Обожествленное могущество героя Пушкин воплотил в «Медном Всаднике» — последнем великом своем произве­дении. В нем — противопоставление малого счастья «ма­ленького» человека (мелкого коломенского чиновника) и сверхчеловека-героя.

События происходят в Петербурге во время наводне­ния. На затопленной площади «сидел недвижный, страш­но бледный Евгений». Его взгляд обращен туда, где «почти у самого залива» в ветхом домике живут «вдова и дочь — его Параша, его мечта». А рядом Материал с сайта //iEssay.ru

И этому гиганту нет никакого дела до того, что неук­ротимая стихия губит «маленьких» людей. Воля героя не­пременно погубит малое счастье вместе с «маленькими» людьми. Не для того ли они и рождены, чтобы по их костям великие избранники судьбы шли к своей цели? Но вдруг в слабом сердце «маленького» человека возникает протест, и он начинает грозить медному великану, но пу­гается своей дерзости. Однако вызов брошен, и Медный Всадник начинает преследовать безумца. Он бросается на­утек, но за собой слышит «тяжело-звонкое скаканье по потрясенной мостовой» — «за ним несется Медный Всад­ник на звонко-скачущем коне».

После такого видения «маленький» человек стал еще более покорен судьбе, превратился в «дрожащую тварь». Каждый раз, проходя мимо памятника, он поспешно при­жимал руку к сердцу, снимал заношенный картуз и шел стороной. В конце концов, прежнее кошмарное видение оборачивается ужасом реальной жизни.

«Маленький» человек погиб. Но его робкий протест, сла­бый шепот услышала вся русская литература. И Гоголь, и Лев Толстой, и Достоевский, и Тургенев, и Гончаров будут протестовать против того, кто «над бездной Россию вздернул на дыбы». Они будут звать Россию от вечно одино­кого непонятого всадника, лошадь которого попирает ко­пытами каменную глыбу, к русской земле, к смирению в Боге, к сердечной простоте народа-пахаря, в уютную гор­ницу старосветских помещиков, к дикому обрыву над Вол­гой, к затишью дворянских гнезд и блаженному ничегоне­деланию Ясной Поляны.