Два Алексея (о романе «Анна Каренина» Л. Н. Толстого)

Тяжело больная Анна в бреду произносит: «...какая странная, ужас­ная судьба, что оба Алексея, не правда ли?»

Любой писатель легко мог бы придумать для своих героев разные имена. Но автору «Анны Каре­ниной» для чего-то понадобилось сделать Каренина и Вронского тезками. Может быть, все дело в значении имени? В переводе с греческого «Алексей» значит защитник (а «Анна» в переводе с древнееврейско­го — благодать). Сумели ли они защитить благо­дать? Смогли ли выполнить то предназначение, кото­рое заключено в их имени?

Каренин и Вронский очень отличаются друг от друга и возрастом, и внешностью. Но если мы уж упомянули о внешности, то не можем не обратить ваше внимание на одну неожиданную деталь: оба они лысеют (беспощадный Толстой пишет: плеши­веют). Важнее, однако, другое сходство. Оба они наделены нравственным спокойствием, твердостью, са­моуверенностью. В высшей степени знаменательна первая встреча двух Алексеев: «Спокойствие и само­уверенность Вронского здесь, как коса на камень, наткнулась на холодную самоуверенность Алексея Александровича ».

У Каренина и у Вронского были совершенно четкие правила, которым они подчиняли свою жизнь. Толстому это никогда не нравилось. Вспомните, как не любила жить «по правилам» Наташа Ростова. И Кити, обращаясь к одной из своих знакомых (Ва­реньке), говорит: «Я не могу иначе жить, как по сердцу, а вы живете по правилам». Таковы мора­льные принципы самого Толстого. Оцените с этой точки зрения скрытую авторскую иронию, которая ощущается в описании Вронского. В соответствии с его правилами, обязательно нужно было заплатить карточному шулеру, но не портному; нельзя было лгать мужчинам, но женщинам можно...

Свои правила были и у Каренина, отличавшиеся от Вронского, но столь же твердо установленные. Он панически боялся естественности и простоты и старательно отгораживался от жизни, от реальных трудностей, от любых душевных переживаний. «Пе­реноситься мыслью и чувством в другое существо было душевное действие, чуждое Алексею Александ­ровичу». Он считал это душевное действие «вред­ным и опасным» и поэтому потерял Анну.

В новом романе Толстой избегает однозначных решений. В «Войне и мире» было иначе. Там авторский приговор обычно был окончательным; от­рицательные персонажи не были даны в динамике, эволюции. Теперь взгляд Толстого изменился; он умеет увидеть правоту своей героини (и внушить к ней сочувствие читателей), но не исключает нали­чия своей правды и у Каренина.

Каренин — сухой, черствый человек, но все же человек, испытывающий горе, страдания, способный и на великодушие, и на жестокость. Замечательный артист Николай Хмелев, первый исполнитель роли Каренина в инсценировке, которая шла на сцене Московского Художественного театра в 1930-е гг., говорил: «Когда я надел мундир Каренина и когда потрогал неживой рукой его баки, мне сказали с восхищением: вот, вот, главное вы нашли, вы — олицетворение бюрократического Петербурга, так и иг­райте! Я так и играю, но счастья нет в моей душе, творческого счастья. Скажу по правде, меня втайне тянет к драме Каренина, ведь там есть драма и даже трагедия».

Каренину нужно было пережить катастрофу в собственной семье, чтобы рухнули те искусственные преграды, запреты, которые он воздвигал. «Я убит, я разбит, я не человек больше», — в отчаянии вос­клицает Каренин. Но для Толстого именно в этот момент он и становится человеком.

Раздраженная и раздосадованная Анна говорит о своем муже: «Это не мужчина, не человек, это кук­ла!.. Это министерская машина». Да, есть, конечно, в нем что-то от машины, но механичность, кукольность еще не определяет всего его существа.

Каренин не мог переноситься чувством и мыслями в другого человека. Но ведь такие «душевные действия» оказа­лись невозможными и для Анны. Лишь однажды (да и то ненадолго) ей дано было заглянуть во внут­ренний мир мужа, увидеть в нем вовсе не злую кук­лу. Это произошло тогда, когда взволнованный Ка­ренин сказал ей: «Да, вы только себя помните, но страдания человека, который был вашим мужем, вам не интересны. Вам все равно, что вся жизнь его рушилась, что он пеле... Пеле... пелестрадал».

Толстой пишет: «И в первый раз она на мгнове­ние почувствовала за него, перенеслась в него, и ей жалко стало его». Правда, Анна боится поверить этому своему ощущению: «Нет, это мне показа­лось...»

Анна не любит своего мужа, тут ничего не поде­лаешь. Но она несправедлива к нему. Вспомните, как во время ее тяжелой болезни он «стоял на коленях и рыдал, как ребенок». Для Толстого сравнение Каренина («машины», «кук­лы») с ребенком значило очень многое. Теперь Каренин представляется Вронскому «не злым, не фальшивым, не смешным, но добрым, простым и величественным». Пораженный Вронский совершает попытку самоубийства.

Каким же предстает на страницах романа второй Алексей, встреча с которым переломила всю жизнь Анны? Характер Вронского также сложен, как и характер других героев. Он был чем-то похож на своего тезку — Каренина. Но, с другой стороны, оказывается, что способность к глубоким душевным порывам, внутренняя честность, бескомпромиссность сближают его с Левиным, который обычно воспри­нимается как антагонист Вронского. Достаточно со­слаться на мнение чуткой Анны: «...несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчины, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в нем то самое общее, за что Кити полюбила и Вронского и Левина».

Любовь изменила Вронского, сделала его лучше, проще, естественней. Принято восхищаться самоот­верженностью Анны, которая бросила смелый вызов светскому обществу. Но будем справедливы. Разве не сделал того же Вронский? Ради Анны он вышел в отставку (а был честолюбив), рассорился с ма­терью, сменил привычный образ жизни... Материал с сайта //iEssay.ru

О могучей преобразующей силе любви написано много произведений. Вспомните Тургенева, напри- р. И впереди у нас с вами еще Чехов, его «Дама с собачкой». Однако же есть в любви и трагическое начало, о чем так проникновенно писал любимый поэт Толстого Ф. И. Тютчев:

Не содержится ли здесь, как в зародыше, суть той трагической ситуации, о которой рассказал Лев Толстой в «Анне Карениной»?

Анна и Вронский любят друг друга, но любви каждый из них думает прежде всего о себе, а не о другом. Нет той драгоценной способности «перенес­тись в него», как писал Толстой. «Они почувст­вовали, что рядом с их любовью, которая связывала их, установился между ними злой дух какой-то борьбы, которого она не могла изгнать ни из свое­го, ни, еще меньше, из его сердца».

Анна не понимает желания Вронского заняться какими-то своими интересами (выборы, земство и т. д.) и выводит его из себя бессмысленной и не­обоснованной ревностью. Чего же она достигла? В его глазах появляется «злой взгляд человека, пре­следуемого и ожесточенного». Но и он не проявлял снисходительности к ней, не мог понять до конца ее одиночества, отчаяния, неприкаянности... И этот Алексей не защитил ее, не спас.