Вопросы и ответы к рассказу Л. Н. Толстого «После бала»

В отличие от Лермонтова («Песня про царя Ивана Васильевича...»), Гоголя («Тарас Бульба»), обращавшихся к прошлому в поисках героических характеров, Толстой в рассказе «После бала» восстанавливает прошлое, чтобы показать, что его ужасы живут в настоящем, лишь слегка видоизменившись, что прошлое с его социальным неравенством, жестокостью, несправедливостью незримо присутствует в дне сегодняшнем (время написания рассказа), что необходимо обновление жизни. В рассказе перекликаются две эпохи — та, которую изображает Толстой (40-е годы XIX века, эпоха Николая I), и та, которая присутствует незримо, в постановке социальных, философских проблем, вопросов морали (900-е годы).

Это тема нравственной ответственности каждого члена общества за жизнь всех. Она раскрывается через образ рассказчика, Ивана Васильевича, жизнь которого, как он полагает, изменил один-единственный случай.

В основе композиции — прием антитезы (бал и после бала), рассказ ведется от первого лица, в произведении два рассказчика: молодой человек, который знакомит читателя с Иваном Васильевичем, и сам Иван Васильевич, рассказчик и одновременно один из главных героев произведения. Перед нами, по сути, «рассказ в рассказе». Такая кольцевая композиция позволяет сблизить, а значит, и сопоставить две эпохи.

Нередко автор — создатель произведе­ния — передает свои права рассказчику или повествователю. В данном рассказе повествование организовано сложнее.

Обратимся к началу рассказа.

«- Вот вы говорите, что человек не мо­жет сам по себе понять, что хорошо, что дурно…

Так заговорил всеми уважаемый Иван Васильевич после разговора, шедшего между нами…»

Мы понимаем, что в произведении два рассказчика. Один ведет рассказ от авто­ра. Другой этим автором обозначен и как участник событий, и как рассказчик — это Иван Васильевич.

Исполнение от лица автора предполага­ет спокойное и лишенное эмоциональной окраски чтение. Решив читать от лица Ивана Васильевича, необходимо передать эмоциональное отношение этого человека к рассказу о своей трагической судьбе. Это тем более важно, что автор утвержда­ет: «увлекаясь рассказом… рассказывал он очень искренно и правдиво».

«После бала» — произведение, которое можно назвать рассказом в рассказе, по­скольку повествование Ивана Васильеви­ча о событиях на балу и после бала воз­никло в ходе беседы старых друзей. Они пытаются решить, «что хорошо, что дур­но». Иван Васильевич предлагает эпизоды из своей жизни, которые могут помочь ре­шению этого вопроса. Беседа друзей — рамка рассказа — является началом и концовкой этого произведения. Рамка (об­рамление) рассказа тоже важная часть для того, чтобы понять, насколько участ­ников беседы волнуют нравственные про­блемы.

Восторженное чувство охватило Ивана Васильевича на балу: «Я был не только ве­сел и доволен, я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я, а какое-то неземное существо, не знающее зла и способное на одно добро». Эти чувства только усили­лись после его расставания с любимой де­вушкой. И брат, и лакей Петруша показа­лись ему «умилительно трогательными». Не менее нежное чувство владело им и при взгляде на то, что окружало его на улице: «все было мне особенно мило и зна­чительно».

«Мне было до такой степени стыд­но…» — говорит Иван Васильевич. Он уходит домой, а «у него на сердце была почти физическая, доходившая до тошно­ты, тоска». Многократно повторяющиеся слова, которые говорят о пристальном внимании невольного свидетеля наказа­ния, к тому, что происходит, заставляют и читателя вникнуть в существо происхо­дящего, понять переживания героя.

Для того чтобы рассказать о пережива­ниях и думах героя, можно пересказать весь рассказ. Но можно охарактеризовать их вкратце — путь от восторга и счастья к потрясению и ужасу занимает все повест­вование. Возможен и другой вариант: описание наших читательских наблюде­ний о том, как от очарования, которое охва­тило героя на балу, от ощущения полноты счастья вдруг человек движется к траги­ческому потрясению, которое возникает от сцены узаконенного убийства прови­нившегося солдата. Стоит вспомнить и то, что эти резко отличные картины развер­тываются на фоне музыки, которая очень точно сопровождает события, описывае­мые на страницах рассказа.

Рассказ распадается на две контраст­ные картины и каждая из них резко отли­чается своей тональностью, которая за­метна и в музыкальном, и в живописном решении этих картин. Даже очень тща­тельно просмотрев первую радостную часть рассказа, мы увидим лишь белый, розовый и серебряный цвета — светлую, праздничную гамму. Жесткой, нехоро­шей музыке второй картины сопутствует черный цвет и «что-то такое пестрое, мок­рое, красное, неестественное», во что пре­вратилась спина избиваемого человека. Итак, белое и розовое, черное и красное. Детали, которые сопутствуют этому изо­бражению, лишь усиливают эмоциональ­ное воздействие картин.

Образ полковника на балу и после ба­ла — образ одного и того же человека, ко­торый всегда и во всем следует закону. В нем нет коварного желания что-то изо­бразить из себя, отступить от своих при­вычек. И тем сильнее потрясение героя — он видит, что в человеке нет фальши, что он всегда одинаков, и тем очевидней орга­ничность его поведения на плацу во время наказания солдата. Полковник — натура цельная, но эта цельность включает в себя как свою органическую и существенную часть способность к жестокой расправе, жестокость по приказу устава. Раз это так, то что-то изменить и исправить в его судьбе и в его личности нельзя.

В рассказе «После бала» автор дает чет­кие ответы на вопросы: «что хорошо» и «что дурно». Один из этих ответов — сцена на балу. Второй — сцена после бала. И иллюстрации, которые можно было бы создать, могут содержать или две конт­растные картины или две серии таких картин. Как бал, так и экзекуция состо­яли из множества моментов, каждый из которых может быть запечатлен на иллю­страции. Первая серия показывала бы, как красивы, трогательны, человечны от­ношения отца и дочери на балу. Их красо­та, грация, манера держаться, пластика танца, чисто человеческое общение вызы­вают благодарный отклик всех, кто их ви­дит. И столь же эмоционально выразитель­ны жестокие сцены экзекуции, которые демонстрируют самые мрачные стороны человеческого характера. Тут и жестокость, и трусость, и бессмысленная беспощад­ность, и спокойное отношение к чужому унижению.

Ивана Васильевича мы видим челове­ком, которому не чужды радость от сопри­косновения с прекрасным, способность от­клика и на хорошее и на дурное, чуткость к тому, что происходит рядом. Он в обри­совке автора представлен добрым, поря­дочным человеком. Так же его оценивают и собеседники, которым он рассказал свою историю. В обычное течение его судьбы вмешался случай, который и пока­зал, чем отличается Иван Васильевич от любого другого человека. Для того чтобы отречься от привычной для его окруже­ния судьбы, нужно обладать сильным и решительным характером, прочностью убеждений.

Хотя Толстой расширял описание экзе­куции и при этом подчеркивал контраст в облике полковника на балу и после бала, все же события, происходившие на балу, нарисованы детальнее и полнее.

Контраст этих двух частей рассказа оче­виден и сила описания экзекуции все рав­но подавляет светлые и радостные краски бала.

Именно это и стремился подчеркнуть автор, работая над текстом.

Если бы в тексте рассказа осталось та­кое сожаление, то сильно бы изменился характер Ивана Васильевича. В таком ва­рианте он примирился бы с контрастом в поведении полковника. Из человека с чуткой совестью и способностью к неорди­нарным решениям он превратился бы в того, кто смиренно следует привычным стандартам.

Критическая сила рассказа в решитель­ном изображении мрачных сторон жизни, в очевидном утверждении человеческого достоинства. Расширяя трагическую часть рассказа, автор не уменьшал размеров опи­сания счастья героя на балу. Пропорции добра и зла в рассказе не нарушены.

При выборе названия автор остановил­ся на том заголовке, который подчеркива­ет важность трагической части повество­вания, которая произошла после бала.

В оценке рассказа слово диссонанс употреблено как синоним контрасту. Несоответствия возникают и в эмоцио­нальном строе, в цвете, в звучании. Глав­ное, почему диссонанс назван роковым, в том, что велико его воздействие на судьбу героя, что он страшен как социальное яв­ление.

Бал чудесный, зала прекрасная, музы­канты знаменитые (крепостные!), буфет великолепный и разливанное море шам­панского…

Что-то большое, черное…

Контрастные сравнения заключены и непосредственно в тексте: «В душе у меня все время пело и изредка слышался мотив мазурки. Но это была какая-то другая, жестокая, нехорошая музыка».

Едва ли стоит сравнивать скорчившее­ся, потерявшее человеческий облик тело наказуемого со стройными и ловкими тан­цорами на балу. Поэтому в устный рас­сказ мы будем их включать с осторожно­стью.

Рисуя портрет «служаки николаевской выправки», автор как бы обозначает от­правную точку в раскрытии его характера и жизненной позиции. Для автора, который написал рассказ под впечатле­нием своей юности, был жив облик слу­жаки николаевского времени, которого он воплотил как в портрете героя рассказа, так и в его сопоставлении с внешностью самодержца. Так, автору удалось ярко воспроизвести николаевскую эпоху.

Об этом говорит и портрет отца Ва­реньки: «Отец Вареньки был очень краси­вый, статный, высокий и свежий старик. Лицо у него было очень румяным, с белы­ми a la Nicolas I подвитыми усами, белы­ми же, подведенными к усам бакенбарда­ми и зачесанными вперед височками… Он был воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки». В об­лике и поведении полковника достаточно полно и бескомпромиссно раскрывается типичный облик солдафона николаев­ской выправки, который и ведет себя и думает как предписано. Материал с сайта //iEssay.ru

Мы помним, что герой уехал с бала «в пятом часу, пока доехал домой, посидел дома, прошло еще часа два, так что, когда я вышел, уже было светло». Так утро сле­дующего дня ознаменовано для Ивана Ва­сильевича трагическим открытием: из поэтического мира он неожиданно пере­местился в трагический мир жестокости и бесправия. И заняло это путешествие все­го несколько часов.

Автор, намекая несколько раз на сход­ство хозяйки бала с портретом Елизаветы Петровны, как бы раздвигает временные рамки. Он включает в систему отноше­ний, которые его волнуют и возмущают, не только несколько эпизодов недавнего времени, но и эпоху, которая может быть измерена ни одним десятилетием.