О сказке «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» М. Е. Салтыкова-Щедрина

В числе первых щедринских ска­зок была совершенно фантасти­ческая повесть о двух отставных генералах, которые нежданно-не­гаданно очутились «по щучьему велению» на необитаемом острове. Необычная си­туация позволила писателю раскрыть в генералах черты не человеческие и даже не звериные, а какие-то механические. Это злые куклы, стандарт­ные и по сути и по внешности: не случайно они удивительно похожи друг на друга. Очень комична одна подробность. В самом начале сказки было сообщено, что перенеслись генералы на остров во сне и проснулись под одним одеялом, в ночных рубашках, «а на шее у них висит по ордену». Стало быть, ордена свои они и на ночь не снимали. (Сообщим, что в старое время ордена были двух видов: одни прикреплялись к мундиру, а другие носили на шее на особой ленточке. Отсюда название рассказа Чехова «Анна на шее»). Когда же гене­ралы от голода совершенно озверели, они с глухим рычанием бросились друг на друга: один откусил у другого орден и немедленно проглотил. «Но вид текущей крови как будто образумил их». Не озна­чает ли это, что орден стал у них частью тела?

Остров, на котором оказались генералы, был бо­гатейшим: на деревьях плоды всякие висят, в лесу живность бегает, в ручье рыба так и кишит... Еды вроде бы и много, да надобно ее достать! И не­пременно померли бы генералы с голоду, если бы не нашли на необитаемом острове мужика — он-то их и спас. Мало того, что накормил («до того изловчился, что стал даже в пригоршне суп ва­рить»), построил что-то вроде корабля, на котором и доставил их в целости и сохранности в Петер­бург. А генералы постоянно «ругали мужичину за тунеядство».

Сюжет какого очень известного произведения напоминает «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил»? Ну, конечно же, это прославленный «Робинзон Крузо» Д. Дефо! Но Щедрин сюжет полемически перевернул. У Дефо Робинзон смел, умен, предприимчив. Он учит встре­ченного им дикаря Пятницу всяким полезным ве­щам. Что же мы видим в щедринской сказке? Глу­пые генералы, не знающие даже, что «человеческая пища в первоначальном виде летает, плавает и на деревьях растет», представляются поистине дикаря­ми, а мужик выполняет роль Робинзона. Тем не менее он рабски выполняет все приказания генера­лов, не делая ни малейшей попытки освободиться от своих угнетателей.

Часто содержание сказки Щедрина воспринимает­ся всего лишь как противопоставление глупых без­дельников генералов работящему, сноровистому му­жику-умельцу. Так обычно строились народные сказки. Там барская глупость неизменно противопоставля­лась мужичьей хитрости, ловкости, изворотливости. Щедрин следует за установившейся традицией, де­лая своего мужика умным и сообразительным. Одна­ко же сатирик с горечью отмечает покорность и крайнюю забитость сильного и выносливого челове­ка, который мог бы легко справиться с немощными генералами, но не протестует, не возмущается. Мало того: он сам свил веревку, которой его же и при­вязали к дереву, чтобы не сбежал ночью. (Деталь, преисполненная большого трагического смысла.) Материал с сайта //iEssay.ru

Русскими классиками остро воспри­нимались не просто тяжелое положение народа, но и его безгласность, покор­ность, смирение. Вспомните немого дворника Гера­сима в «Муму», вспомните концовку некрасовских стихотворений «Размышления у парадного подъезда» и «Железная дорога». Проснется ли когда-нибудь народ, «исполненный сил», — вот вопрос, который постоянно мучил и Салтыкова-Щедрина. В связи с этим можно вспомнить трагические мотивы в «Исто­рии одного города». Работая над этой книгой, Щед­рин писал о народе: «Если он производит Бородавкиных и Угрюм-Бурчеевых, то о сочувствии не может быть и речи; если он высказывает стрем­ление выйти из состояния бессознательности, тогда сочувствие к нему является вполне законным...» Напомним, что «История одного города» начала печататься в том же самом 1869 г., когда со­здавалась сказка о генералах и мужике.

Тема народа проходит прямо или косвенно через все сатирическое творчество Салтыкова-Щедрина, оп­ределяя идейную направленность всех его произведе­ний, в том числе, конечно, и сказок. В более поз­дней сказке «Коняга» (1885) в наиболее концентриро­ванном виде отразилась вся боль писателя за рус­ского мужика. Многострадальный Коняга, которого эксплуатируют и над которым издеваются всевоз­можные Пустоплясы, стал воплощением трудолюбия народа, его выносливости и, одновременно, забитос­ти, бесконечного унижения, беспросветной жизни.