О повести «Смиренное кладбище» С. Е. Каледина

В повести С. Каледина «Смиренное кладбище» пьянь, жулье, полууголовщина собрались на кладбище, найдя свое призвание в работе могильщиков. От элегического, располагающего к философскому раздумью восприятия пушкинского «смиренного кладбища, где нынче крест и тень ветвей», и воспоминания не осталось. Как и во всем мире, здесь, за оградой, бурлит жизнь. Здесь сконцентрировалось то, что в заоградной действительности рассредоточено, раз­бросано, а потому не так бросается в глаза. Та же алчность, под­лость, те же сделки и надувательства, те же страсти.

С. Каледин без церемоний раскрывает «тайны» кладбищен­ского бытия. Профессионально, не спеша показывает он про­цесс рытья ямы, продажу бесхозных могил для перезахороне­ний, установку памятников и цветников, рассказывает, как луч­ше положить покойника, чтобы не гнил. И в ходе этого повест­вования вырисовываются жуткие, наполненные грязью, скан­далами, тюрьмами судьбы вроде и не отверженных, но выпав­ших из привычной нам жизни людей. Странное сочетание брезг­ливости, недоумения — да как же дошли до жизни такой? — и щемящей боли, стыда вызывают герои повести. Но сами они вовсе не чувствуют своей богооставленности. Кладбищенский кодекс морали ничем не отличается от заоградного, а в труде похоронщиков герои видят даже какую-то поэзию. Кладбище — это часть мира, реальности, которая в особом, более резком преломлении отражает свойства целого. С. Каледин показывает все изнутри, с точки зрения людей, для которых кладбищен­ская реальность — «привычное дело».

Лучший из могильщиков (даже здесь люди не лишены профес­сиональной гордости) Лешка Воробей — человек с перекрученной биографией. Система жизненных ценностей героя искажена воспи­танием, образом жизни, в конечном счете, — средой. Мальчишкой убежал он от ненавистной мачехи, от отца, избившего умирав­шую от рака мать. Недочеловечность с самого рождения окружала Леху. Скитания, колония, грязь, грязь и — водка. Пьет Леха, пьет его жена Валентина, пьет ее подруга Ира. Пьют все. Пьяные, идут брат на брата с топором. И не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Родной брат чуть не развалил пополам череп Лехе, от чего тот слух потерял и стал плохо видеть.

Сам Леха дня не проживет без того, чтобы не поучить кула­ками свою жену Вальку. В этом мире, где наживаются на горе людей, существуют законы волчьей стаи. Есть вожак, есть авто­ритеты, и стоит кому-то нарушить эти неписаные законы, гро­зит страшная — даже жизнью — расплата. Здесь обесценена и смерть, перевернуты нравственные понятия. Зло, совершаемое героями, даже не мотивировано. Это может быть «шутка», вроде той, которую Лешка Воробей сыграл с собакой, засадив ее в печь и хохоча, когда подпаленный пес заходился от воя. Это может быть полное отсутствие человеческих норм, не позво­ляющих кощунствовать на могилах, но, тем не менее, старый фронтовик, пьяница Кутя обряжает в венки с могил приблудных собак. Нравственные нормы исковерканы не только у клад бищенских. И заоградная жизнь преподносит чудовищные, с точ­ки зрения морали, выверты: восьмидесятилетний старик, кото­рому впору о вечном думать, хочет подхоронить кота в могилу матери. И это не прихоть какого-то сумасшедшего. Старику и в голову не приходит, что он совершает нечто противоестествен­ное человеческим законам. Материал с сайта //iEssay.ru

Поражает не столько натуралистическая, выписанная до де­талей обыденность такого существования, сколько невосприим­чивость к ней героев. Для них это норма. Да и чем, по сути, отличается бытие здесь, за кладбищенской оградой, от того, что вне ее? Та же пьянь, грязь, нажива, подсиживание, сделки. Те же люди — жестокие, наглые, агрессивные. Везде одно неблагополучие — в семье, в обществе, в воспитании. Как и в заоградной жизни, здесь тоже бывают праздничные проблески, моменты проявления участия, человечности.

И эти редкие проблески добра среди жуткой обыденности оставляют какую-то надежду, что не все человеческое умерло. Но финал повести разрушает иллюзии: если и пробьется что-то светлое в жизни того же Лешки Воробья, то это — как послед­ний шаг, как тот глоток водки, который смертелен.