Загадочный Андрей Штольц (о романе «Обломов» И. А. Гончарова)

У Гончарова Штольц таит в себе некую загадку. Нашему воспри­ятию, видимо, мешает то, что Обломов и Штольц не равнозначны, так сказать, с точки зрения художественной полнокровности и убе­дительности. Как только в романе речь заходит о Штольце, так появляется скороговорка. В ряде слу­чаев Гончаров не показывает Штольца, а расска­зывает о нем. Образ Обломова дан в саморазвитии, а Штольц оказался полностью во власти автора. Кстати, сам Гончаров впоследствии признавал, что Штольц «слаб, бледен — из него слишком голо вы­глядывает идея».

Объясняется это в значительной степени особен­ностями дарования писателя. Гончаров утверждал, что литература призвана изображать прежде всего то, что уже отстоялось, утвердилось, ясно обозна­чилось в жизни. А Штольц и ему подобные в русской действительности только-только появлялись; их жизненные позиции, их роль в развитии рус­ского общества еще не были ясны. Отсюда и неко­торая неопределенность образа Штольца в романе.

Эстетическая неполноценность Штольца может при­вести к неприятию этого героя или к искаженному его восприятию. А между тем, неплохо было бы проявить объективность и внимательнее к нему при­смотреться. Не надо забывать о том, что ведь и повествование в романе ведется в какой-то степени от имени Штольца. «А ты запиши: может быть, кому-нибудь пригодится», — говорит в конце романа Штольц автору. «И он рассказал ему, что здесь написано».

Именно Штольц произносит похвальную речь Об­ломову, столь восторженную, что непонятно даже, о каком Обломове написан роман? «Это хрустальная, прозрачная душа; таких людей мало; они редки; это перлы в толпе!.. Многих людей я знал с высокими качествами, но никогда не встречал сердца чище, светлее и проще...» — и т. д. Штольц один понимает, что такое Обломов, способен его защитить и оценить. «Протяни руку человеку», — вот он это и делает. Это его предназначение в романе. Ему же, Штольцу, автор передоверяет и некоторые свои мыс­ли об Обломове, идеи, взгляды. Например: «На­чалось с неумения надевать чулки, а кончилось неумением жить ».

Кто же такой Андрей Штольц? Делец, прагма­тик, рационалист. Он разрушает старую Обломовку и деятельно создает свою, новую. Повествуя о Штоль­це, автор нигде не сбивается на иронию. Но не вызывает ли у вас «положительность» Штольца своего рода подозрение? Штольцу все удается! В России! В предреформенные 50-е гг.! Да возможно ли такое? А в связи с этим сделаем небольшое отступ­ление.

Не удавались русским писателям образы капита­листов! Вот захотел же Гончаров создать положи­тельного Штольца — и не получилось! А другие даже и не мыслили увидеть в представителях бур­жуазии некое созидательное начало. Разрушительное видели, а созидательное — нет. Между тем, стала же Россия на рубеже XIX—XX вв. одной из промышленно развитых стран мира. Кто же это сде­лал? В любом случае, не Обломовы же.

В западной литературной традиции видим совсем другое. Бальзак, отчасти Диккенс, в XX в. Драйзер без всякого отвращения описывали радость и удо­вольствие обогащения, даже некую поэзию бирже­вой игры... Ничего подобного в русской литературе не было.

Вернемся, однако же, к роману. Материал с сайта //iEssay.ru

Узнав печальную повесть о жизни Ильи Ильича, не хочется ли вам воскликнуть: Обломов, сделайся Штольцем! Или иначе: вот если бы к обломовской душевности да Штольцеву деловитость, к чистосер­дечности и наивности Обломова прибавить практи­ческую рационалистичность Штольца... Только ни­чего из этого не получится! Не станет Обломов делаться Штольцем, и не только по причине глу­бокого отвращения ко всякому действию. Во-пер­вых, Обломов свой образ жизни считает совершенно нормальным. А во-вторых, не является ли вся де­ятельность Штольца тоже «выделкой покоя», тоже стремлением к «утраченному раю»?

Присмотритесь, как настойчиво писатель отмеча­ет в Штольце так называемое «естественное» стрем­ление прожить четыре времени года в течение жиз­ни, как сам Штольц строит модернизированную Обломовку вместе с Ольгой! Вот что написано в романе: «Вставали они хотя не с зарей, но рано; любили долго сидеть за чаем, иногда даже будто лениво молчали, потом расходились по своим углам или работали вместе, обедали, ездили в поля, за­нимались музыкой...» Как все, как мечтал и Обло­мов... Не обнаруживается ли некая тождественность сущностного содержания Обломова и Штольца?