Петя Трофимов — вечный студент (о пьесе «Вишневый сад» А. П. Чехова)

Споры о Пете Трофимове нача­лись уже давно — с момента по­явления «Вишневого сада» на сцене и в печати. Выдающийся писатель-гуманист Короленко, напри­мер, отнесся к Пете с немалым подозрением: «...для меня облезлое "лучшее будущее" — что-то непонят­ное и ненатуральное».

А критик-большевик В. В. Боровский увидел в Трофимове передового представителя молодого поко­ления, способного пойти на борьбу с враждебной средой.

Вот еще одно столкновение мнений, которое дол­жно побудить вас или принять чью-то сторону, или выработать собственную точку зрения. Итак, что вы думаете о Пете, о его взглядах, позиции, отношении к другим действующим лицам пьесы?

Почти у каждого героя «Вишневого сада» есть свои звездные минуты, когда они как бы взмывают вверх, оказываются выразителями высоких и благо­родных идей, на самом деле близких автору. Есть свои взлеты и у Пети Трофимова, но есть у него и падения. В этом отношении знаменательным являет­ся эпизод в третьем действии, когда Петя упал с лестницы: хотел забраться вверх, выше других — и упал, покатился вниз. «Высокое» и «низкое», серьез­ное и смешное в образе Пети слиты воедино.

Его речи звучат сильно и убежденно, когда он с горечью рассказывает о тяжелой жизни рабочих, упрекает интеллигенцию в бездействии. Но Чехов принципиально избегает однозначных решений. Мо­жет быть, особенно ясно это проявилось в его изображении Пети. Казалось бы, в задачу писателя вхо­дило вызвать у зрителей чувство симпатии к образу студента-демократа, подвергавшегося неоднократно пре­следованиям за свои убеждения, гордого в своей бедности, честного и принципиального в обличении прошлого, провозвестника лучших времен, призы­вающего к неустанной работе во имя приближения прекрасного будущего.

Все это так, но слишком уж велик диапазон ко­лебаний Пети Трофимова. Как-то странно уживают­ся воедино в нем восхищение абстрактным челове­чеством, которое идет вперед, и презрение к конк­ретным людям, призывы к труду и его собственное безделье на протяжении шести месяцев в имении Раневской, безудержный оптимизм и мрачная кон­статация всеобщей испорченности, а отсюда,— и не­верие в человека: «В своем громадном большинстве он груб, неумен, глубоко несчастлив». Не связано ли последнее обстоятельство с тем, что сам Петя в душе крайне недоволен собой? Жизнь проходит, а ему, собственно, так и не удалось ничего сделать. После долгой разлуки Раневская с печалью говорит ему: «Что же, Петя? Отчего вы так подурнели? Отчего постарели?» — на что Трофимов отвечает: «Меня в вагоне одна баба назвала так: облезлый барин».

И еще одно важное обстоятельство. Из списка действующих лиц мы узнаем отчество Трофимова: «Петр Сергеевич». Но в пьесе так его называет только Дуняша, горничная. Все остальные зовут его уменьшительным именем — Петя. К Лопахину, на­пример, Раневская обращается исключительно по имени и отчеству. Но студент Трофимов, бывший учитель погибшего сына Раневской, так и остался в глазах обитателей усадьбы умным мальчиком, из­лишне склонным к бесплодному философствованию и абстрактным разговорам.

У Пети и у Гаева, двух явных и несомненных антагонистов, есть одна объединяющая черта: неумес­тность их речей. То, что они говорят, вообще-то само по себе бывает иногда и серьезно, и умно, но, как правило, они выбирают самое неподходящее время для своих выступлений. То Гаев начинает рассуждать в ресторане с половыми о декадентах, то Петя, оставшись наедине с Аней, произносит та­кую речь, словно он выступает на митинге, перед многочисленной толпой единомышленников: «Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там вдали! Вперед! Не отставай, друзья!»

И Аня, всплескивая руками, восклицает: «Как хорошо вы говорите!» Как видим, и в пьесах бы­вает ощутима авторская ирония.

И еще один аспект, помогающий нам лучше уяс­нить авторскую оценку Пети Трофимова. Это лю­бовь, которая всегда была серьезным испытанием для чеховских героев. Как же справился с этим испытанием «вечный студент»?

Не показалось ли вам, что Петя Трофимов любит Аню нежной и трепетной любовью? Не случайно же в конце первого действия звучат вслед Ане взвол­нованные слова молодого человека: «Солнышко мое! Весна моя!»

Но в дальнейшем о любви речи нет, так что со­вершенно напрасно Варя так бдительно следила за молодой парой. А возмущенный Петя восклицает: «Какое ей дело? И к тому же я вида не подавал, я так далек от пошлости. Мы выше любви!»

Эти слова компрометируют Петю едва ли не сильнее падения с лестницы и старых калош. О ка­кой, собственно говоря, пошлости идет речь? Неуже­ли для него любовь — пошлость?

Так проявляется ограниченность Пети, по край­ней мере в области человеческих чувств. Вполне за­кономерно, что он не способен понять и человечес­кое горе Любови Андреевны, которая доверчиво раскрывает перед ним свою душу. Насколько же она в разговоре с Петей подавляет его своей человеч­ностью, искренностью, незащищенностью. По сравне­нию с ней Петя в этой сцене какой-то замкнутый, нечуткий.

Имя Раневской — Любовь, имя Трофимова — Петр, что значит «камень». Нет у Пети настоящего чело­веческого сочувствия к страданиям и мучениям дру­гого человека. Вознесся он «выше любви», а на самом деле это означает, что он стремится себя поставить и выше вишневого сада, и выше красоты («Я не желаю быть красавцем»), и вообще выше всех людей.

Наконец, очень важно отношение Пети Трофи­мова к вишневому саду. Для Пети вишневый сад — признак чужой, враждебной культуры, это то прош­лое, с которым необходимо покончить, уничтожив его: в этом будет заключаться искупление старых грехов.

И наивная Аня доверчиво принимает логику Пети Трофимова: «Что вы со мной сделали, Петя, отчего я уже не люблю вишневого сада, как прежде? Я любила его так нежно, мне казалось, что на земле нет лучше места, чем наш сад». Материал с сайта //iEssay.ru

Опасность проповеди Пети Трофимова велика. С позиций имеющегося исторического опыта мы знаем, к каким тяжелым последствиям могут привести призывы к уничтожению красоты на земле.

Правда, Петя и Аня вместо старого сада, судьба которого не вызывает у них ни малейшего сожа­ления, охотно говорят о новом, еще более роскош­ном и красивом. Утешая рыдающую Любовь Анд­реевну, Аня обещает ей: «Мы насадим новый сад, роскошнее этого».

Разумеется, Аня вовсе не думает о практической реализации своих речей. У нее просто эмоциональ­ное, восторженное упование на прекрасное будущее, которое, как Ане кажется, уже совсем рядом и построить которое очень легко и просто. Слишком легко, слишком просто... И не в этом ли еще один урок пьесы — предостережение, важное не только для демократической молодежи начала XX в., но и для последующих поколений?

Одну школьницу спросили: в чем она видит связь чеховской пьесы с сегодняшним днем? Что ее больше всего поразило и взволновало? Она ответила: «Петя, во-первых. Я немножко похожа на Петю. Так же категорична в суждениях. Спектакль оста­навливает: стойте, оглянитесь, подумайте, что мы рубим, что мы делаем. Петя и Аня — у них нет базы, как и у нас. Мы относимся к тем, которые бегут вперед. Впереди якобы самое важное, а по­зади-то, оказывается, вишневый сад!»