Жизнь в мире иллюзий (о романе «Госпожа Бовари» Г. Флобера)

Созданный Флобером образ Эммы Бовари поражает читателя своей психологической правдой и ог­ромной силой обобщения. Тоска, разрывающая серд­це провинциальной мещанки, становится символом современной писателю буржуазной действительности, которую он воспринимал не иначе как мир пош­лости «цвета плесени».

Провинциальная жизнь никогда не баловала Эмму Роу яркими событиями и встречами с интересными людьми. Духовный мир героини романа формиро­вался под влиянием рассказов старых дев, «буль­варных романтиков» и дамского журнала «Свадебный подарок». В журнале ей больше всего нрави­лись «отчеты о премьерах, скачках и вечеринках». Вероятно, здесь же Эмма почерпнула и свое пред­ставление об «изысканных манерах», которые она наивно принимала за «тонкость души» и, следо­вательно, отдавала предпочтение манерам перед всем прочим.

«В детстве она прочла Поля и Виргинию и долго потом мечтала о бамбуковой хижине, о негре Доминго, о собаке Фидель, но больше всего о нежной дружбе с милым маленьким братцем, который сры­вал бы для нее красные плоды с громадных, выше колокольни, деревьев или бежал бы к ней по песку босиком, с птичьим гнездом в руках». Уже в дет­стве, окруженная «мирными картинами природы», Эмма жила в каком-то придуманном ее буйной фантазией, иллюзорном мире, который был для нее реальнее, чем сама окружающая действительность. Ее привлекало все необычное: если уж деревья, то непременно чтобы «выше колокольни», «если уж море, то чтобы непременно бурное, если трава, то чтобы непременно среди развалин».

В тринадцать лет отец отвез ее в город и отдал в монастырь. Здесь она получила соответствующее вос­питание: «Идя на исповедь, она нарочно придумы­вала разные мелкие грехи, чтобы подольше посто­ять на коленях в полутьме... Часто повторявшиеся в проповедях образы жениха, супруга, небесного возлюбленного, вечного бракосочетания как-то осо­бенно умиляли ее».

Самым интересным собеседником для пансионе­рок монастыря была белошвейка — старая дева, при­надлежащая к старинному дворянскому роду, ра­зорившемуся во время революции. Именно поэтому она пользовалась покровительством самого архиепи­скопа, иронично замечает Флобер. Этот «божий оду­ванчик» в женском подобии и приобщил Эмму и ее подруг к чтению романов. Но что это было за чтиво? Писатель детально описывает нам содер­жание этих романов, посвятив этому, с позволения сказать «чтению», почти полстраницы своей книги: «Там было все про любовь, там были одни только любовники, любовницы, преследуемые дамы, пада­ющие без чувств в уединенных беседках... клятвы, рыдания, слезы и поцелуи». Читателю становится совершенно ясно, на каком низкопробном чтиве формировались «эстетические вкусы» и нравствен­ные представления пятнадцатилетней Эммы, которая «целых полгода дышала этой пылью...».

Натура скорее сентиментальная, чем художест­венная, выросшая в провинции и получившая про­винциальное образование и воспитание», Эмма рано почувствовала какое-то смутное неудовлетворение и ощутила беспричинную тоску, впрочем, ни то, ни другое осознать и объяснить она была не в со­стоянии. Даже после замужества она все старалась понять, «что же на самом деле означают слова: «блаженство», «страсть», «упоение».

Эмма Роу, даже выходя замуж за Шарля Бовари, «воображала», что любит. Флобер, желая подчер­кнуть полную слепоту своей героини, ее потря­сающую «способность» выдавать желаемое за дейст­вительное, при описании двух самых «важных» для Эммы событий — свадьбы и бала в замке маркиза д'Андервилье, сыгравших в начале ее жизненного пути столь роковую роль, специально контрастирует эти события параллельными описаниями. Свадьба Шарля и Эммы Бовари поражает своей буднич­ностью. Вернее, Шарль все-таки возбужден, а Эмма, напротив, как бы отсутствует на своей собственной свадьбе. По крайней мере, изображению гостей и стола с яствами автор уделяет значительно больше внимания, нежели чувствам своих героев. Но ведь и описанию яств во время обеда в замке маркиза д'Андервилье Флобер тоже отводит значительное мес­то в своем романе. Почему? Все дело в том, что та­ким способом автор очень точно передает психоло­гическое состояние своей героини: на собственной свадьбе и на балу в замке. На свадьбе для Эммы все обыденно, «придуманный» Шарль не в счет: ведь он «придуман» до свадьбы, а на самой свадьбе он такой «обыкновенный», хотя искренне любит свою невесту.

В замке же для Эммы «все романтично», даже яства. Вначале она настолько ошеломлена, что не испытывает никаких чувств и приходит в себя только тогда, когда входит в столовую, только там она стала что-то чувствовать: «Эмма, войдя в столо­вую, тотчас почувствовала, как ее окутывает тепло, овевает смешанный запах цветов, тонкого белья, жаркого и трюфелей...» Почувствовала в столовой замка и ничего не чувствовала за своим свадебным столом. Так ненавязчиво Флобер разоблачает всю пошлость «романтизма» своей героини, сущность ко­торого ассоциируется у читателя со «смешанным запахом цветов, тонкого белья, жаркого и трю­фелей». Воистину «бульварный романтизм».

Флобер — мастер подтекста. Он не рассказывает, а показывает. С помощью тщательно подобранных слов, за счет точно угаданной интонации и созна­тельного умалчивания он достигает идеального эсте­тического соответствия изображаемого непоэтичес­кого мира буржуазной пошлости и психологического состояния своих героев. Флобер делает все, чтобы читатель забыл об авторе и самостоятельно постиг характер Эммы Бовари, ее внутреннее состояние, через самовыражение героини (ее поступки, ощу­щения, отрешенность, настроение, психологическое состояние) в контексте скрупулезно выписанных бы­товых деталей.

Ярким примером «объективной манеры» повест­вования писателя является эпизод обеда после воз­вращения Шарля и Эммы Бовари с бала. Каждое слово в описании сцены обеда несет определенную нагрузку, каждая фраза рождает мысль, буквально не выраженную, а скрытую в подтексте. После посещения замка дом мужа кажется Эмме Бовари убогим и вызывает чувство почти не скрываемой ненависти и к дому, и к мужу. Все то, что раньше воспринималось Эммой как само собой разумеюще­еся, теперь вызывает злобное раздражение: слу­жанка, которая опоздала с обедом, сам обед (лу­ковый суп и телятина со щавелем) и, наконец, сам Шарль, с удовольствием уминавший привычный для него обед и посмевший после обеда закурить си­гарету из найденного им же и уже «обожаемого» Эммой портсигара, и неумение Шарля курить (он смешно выпячивал губу и ежеминутно сплевывал при каждой затяжке).

Чего стоит только одна, презрительно брошенная Эммой фраза, когда Шарль закурил: «У тебя голова закружится». В этой фразе все: презрение и тихая ненависть к мужу, который так не похож на оби­тателей Вобьесарского замка и владельца портсигара, и возмущение тем, что ее муж способен только докуривать чужие сигареты из чужого портсигара, и благоговение перед самим портсигаром, как перед символом другой, недоступной, но такой желанной жизни. Поэтому Эмма, воспользовавшись первым удоб­ным моментом, хватает портсигар и засовывает его по­глубже в шкаф, как самую дорогую реликвию, к ко­торой ее мужлан-муж не достоин даже прикасаться.

Флобер тщательно «монтирует» эту сцену, ибо в ней отражен важный и переломный момент в жизни Эммы Бовари: «Поездка в Вобьесар расколола ее жизнь — так гроза в одну ночь пробивает иногда в скале глубокую расщелину». Сарказм самого писателя выражен не прямо, а скрыт в самом тексте, напри­мер, в сравнении сердца Эммы с... туфельками, «по­дошвы которых пожелтели от скользкого навощенного паркета». «С ее сердцем случилось то же, что с туфельками, — замечает писатель,— от соприкосновения с роскошью на нем осталось нечто неизгладимое».

Это «нечто неизгладимое» происходит в момент обеда по приезде домой. Именно в этот момент Эмма Бовари окончательно и бесповоротно отвергает привычный ей мир и погружается всем своим су­ществом в мир придуманный, иллюзорный, который с этого момента и до конца ее неудавшейся жизни будет ассоциироваться в ее сознании с «зеленым шелковым портсигаром, на котором, как на дверце кареты, красовался герб»; с дамой, сидящей на пуфе, перед которой «стоят на коленях три ка­валера»; с «виконтом» и откровенными прикоснове­ниями коленок во время кружения в вальсе. Материал с сайта //iEssay.ru

Страстные порывы Эммы Бовари можно было бы считать естественными, и тогда они были бы привле­кательными, если бы она действительно была проти­воборствующим началом, противостоящим миру «цве­та плесени». Однако она не столько противостоит этому миру, сколько является всего лишь его наи­более ярким проявлением. В этом-то и заключается новаторство и гениальность реализма Флобера: он не только не противопоставляет свою героиню пош­лой действительности, а скорее отождествляет ее с ней. Все то естественное, «природное», что изна­чально присутствует в Эмме Бовари, подавляется подражательностью и неестественностью «вульгарно­го» романтизма, который она, за неимением ничего другого, впитывает в себя, как губка воду.

Избранники Эммы Бовари — будь то «плоский, как уличная панель» Шарль, или провинциальный Дон Жуан Родольф, или Леон, делающий все так, «как это делают в Париже»,— все они на одно лицо, все — обыкновенные посредственности, провин­циальный цвет мира «плесени». Но избранники Эм­мы Бовари характеризуют и ту, которая их избра­ла, в соответствии со своими представлениями об идеале. В этом смысле Эмма Бовари достаточно по­следовательна. Вспомните ее представление об идеа­ле, возникшее на балу в замке: дама, сидящая на пуфе, перед которой «стоят на коленях три кава­лера». Она имеет всех троих: Шарля, Леона и Родольфа. Мечта сбылась. Вот только незадача: из всех троих только Шарля можно представить на коленях перед Эммой. Он действительно ее любит. Нет, Ро­дольф тоже падает перед ней на колени, но тут же вскакивает, как только чувствует, что «дама серд­ца» может потребовать с него определенную мзду. Родольф прекрасно понимает, что за все нужно пла­тить. Ну что ж, он готов, но только не деньгами.